Один лютеранский пастор, освобождённый из Освенцима, сказал:
«Когда (нацисты) пришли за евреями, я молчал, поскольку не был евреем;
когда пришли за коммунистами, я молчал, потому что не был коммунистом;
когда пришли за католиками, я снова молчал, так как не был католиком;
а когда пришли за мной, все молчали, потому что говорить уже было некому»